30 серпня 2013 р.

Мой прадед Василий Елфимов воевал на фронтах Первой мировой. Его взяли в плен пруссаки. Несколько раз он пытался бежал. Вернулся домой с умением делать фирменную колбасу - режешь ее в любом месте, а там какой-нибудь рисунок. Отправляли его колбасу с профилем Ленина в ЦК партии. Свой секрет дед никому не передал. Остался после него кувшин с советскими монетами и книга о Первой мировой войне. У нее нет обложки и начинается она с 53й страницы. Вся в пометках прадеда. Возможно там есть и его история. В память о нем и для ознакомления всех с нашей историей здесь размещены фрагменты из этой книги.

События описанные в книге охватывают период конец июля - начало сентября 1914 года и описывают Восточно-Прусскую операцию. Также несколько историй от участников Галицкой битвы. Материалы размещены в хронологическом порядке с разницей в 99 лет.

Оригинальный вид книги можно посмотреть здесь

UPD книга называется: "Вторая Отечественная война по разсказам ея героев", Петроград, 1915

http://books.google.com.ua/books?id=eUA5AQAAIAAJ



На другой день казачій разъѣздъ, объѣзжая лѣсъ у Монастыржицъ, подобралъ раненаго казака Стефана Крыгина, который разсказалъ о звѣрствахъ австрійцевъ, чинимыхъ ими надъ русскими плѣнными. Бѣжавшіе послѣ боя у Монастыржицъ австрійцы увели съ собой взятыхъ ими въ плѣнъ ветеринарнаго врача, сотеннаго ветеринарнаго фельдшера, младшаго ветеринарнаго фельдшера и четырехъ казаковъ (въ томъ числѣ и Крыгина). Всѣхъ плѣнныхъ отвели въ лѣсъ, верстъ за восемь отъ Монастыржицъ, поставили въ одну шеренгу, связали шпагатомъ руки, повернули задомъ и дали по нимъ одинъ залпъ, послѣ чего въ каждаго плѣннаго было произведено еще по два выстрѣла изъ револьверовъ. Всѣ плѣнные были убиты, за исключеніемъ казака Крыгина, который притворился мертвымъ, и ветеринарнаго врача, тяжело раненнаго. Когда австрійскіе солдаты услышали, что ветеринарный врачъ еще стонетъ, то нѣсколько конныхъ солдатъ проѣхали по немъ на лошадяхъ. Послѣ ухода солдатъ Крыгинъ поползъ по направленію къ нашему отряду...

Рядовой одного изъ нашихъ пѣхотныхъ полковъ Михаилъ Безуховъ, участвовавшій въ томъ же бою подъ Монастыржицами, также разсказываетъ о разстрѣлѣ австрійцами нашихъ плѣнныхъ. Когда рота при наступленіи прорвалась на позиціи австрійцевъ, то его взводъ, во главѣ съ полуротнымъ командиромъ, былъ окруженъ преобладающими силами австрійцевъ, которые заставили ихъе бросить оружіе и отвели ръ сторону Они, примирившись съ положеніемъ плѣнныхъ, сидели около дерева, а мимо проходили австрийцы навстрѣчу наступающимъ нашимъ войскамъ. Вдруг австрійскій офицеръ быстро подошелъ къ нимъ, приказалъ встать и поднять руки кверху, а затѣмъ, по его командѣ, австрійцы начали ихъ разстреливать. Первымъ палъ офицеръ, — австріецъ выстрѣлилъ в него в упоръ. Безуховъ былъ раненъ, тѣмъ не менѣе ... выстрелилъ в него еще нѣсколько разъ, кололъ штыкомъ и ударилъ ложей ружья по головѣ. Солдатъ потерялъ сознаніе. Изъ остальныхъ его товарищей, захваченныхъ австрійцами, никто не остался въ живыхъ...
Это освобожденіе галиційскихъ славянъ, сочувствующихъ Россіи, и русскихъ подданныхъ изъ Тарнопольской тюрьмы, являлось какъ бы началомъ освобожденія Червонной Руси отъ многолѣтняго австрійскаго ига. Воодушевленные своей великой миссіей, наши войска съ неослабѣвающимъ подъемомъ подвигались впередъ, разбивая и гоня передъ собою австрійскія арміи, занимая одинъ городъ за другимъ. Наша пѣхота, кавалерія, артиллерія словно состязались въ героизмѣ, проявляя чудеса храбрости, находчивости. Здѣсь нельзя не упомянуть о славномъ, рѣдкомъ дѣлѣ въ исторіи нашей конной артиллеріи-атакѣ венгерской конницей конной батареи у Каменки-Струмиловой, 11 августа.

„Наша батарея подъ командой ея командира,—разсказываетъ участникъ этого боя,—была двинута къ этому сильному пункту, которымъ надо было завладѣть.

Спѣшенные эскадроны шли подъ завѣсой артиллерійскаго огня части этой батареи. Около 5 часовъ вечера къ юго-западу отъ Каменки были замѣчены двѣ линіи спѣшенныхъ всадниковъ, которые сначала были приняты нами за одну изъ нашихъ кавалерійскихъ дивизій, которая должна была прорваться изъ глубокаго тыла противника. Но когда стали смотрѣть въ трубу сильнаго увеличенія—для всѣхъ стало ясно, что передъ нами была венгерская конница съ артиллеріей.

Не прошло и четверти часа, какъ батарея стояла на открытой позиціи. Пристрѣлка началась въ 6 час. 40 мин. вечера. Послѣ перваго выстрѣла при прицѣлѣ, батарея открыла бѣглый огонь по колоннѣ. Ураганъ свинца и стали летѣлъ въ массу противника. Мѣткость была поразительная. Было видно, какъ въ колоннѣ началась паника. Венгерцы бѣжали въ полномъ безпорядкѣ.

Однако, отойдя дальше, колонна оправилась, раздѣлилась на двѣ группы и скрылась.

Нужно сказать, что батарея, занявъ открытую позицію, сдѣлалась мишенью для австрійскихъ орудій. На нее обрушились восемь пушекъ. Началась артиллерійская борьба. Казалось, что численное неравенство являлось главнымъ козыремъ для австрійцевъ. Но надо учесть духъ нашей части и умѣніе ея команднаго состава вести борьбу. Въ то время какъ конная батарея стала громить матеріальную часть австрійской артиллеріи гранатами, оставивъ шрапнельный огонь, высоко надъ нею рвались снаряды противника, посыпая всю площадь пулевымъ дождемъ, но съ безконечно слабой скоростью. .

Вотъ въ это-то время командиромъ и была обнаружена атака венгерскихъ гусаръ конной батареи. Гусары неслись полевымъ галопомъ по деревнѣ Польскія Лапы, желая ударить на наш лѣвый флангъ.


...

... которыхъ оказалась цѣлая дивизія съ артиллеріей, непріятель не ныдержалъ натиска и запрятался въ окопы. Но и тутъ имъ не пришлось долго сидѣть. Одинъ изъ нашихъ полковъ занялъ фланговое положеніе, а артиллерія начала громить резервы.

Часамъ къ пяти вечера наши войска дошли до 50 шаговъ къ австрійскимъ окопамъ и съ крикомъ „ура“ бросились впередъ. Австрійцы выскочили изъ окоповъ и побѣжали вразсыпную. Прогнавъ ихъ по улицамъ города, гдѣ большая часть ихъ была перебита, казаки, при выходѣ изъ города, добили остатки...
Была суббота. Я съ товарищами сидѣлъ въ ресторанѣ: семью свою я отправилъ не на западъ, а на востокъ, къ самой границѣ гдѣ жена имѣла родственниковъ, для того, чтобы поскорѣе совершилось то, чего мы въ тайникахъ души давно и долго мучительно желали. Пили пиво и говорили, конечно,только о войнѣ.

Что-то о ней много пишется, много говорится, да ничего не слышится,—говорю я.

Не успѣлъ я произнести эти слова, какъ въ шагахъ десяти отъ нашего ресторана на улицѣ шлепнулась съ шумомъ и грохотомъ граната. Разорвалась, разворотила мостовую и панель.

А вотъ и слышится,—сказали мы, переживая особое жутко-радостное чувство:—Граната-то, вѣдь, русская...

Бумсъ, бумсъ... продолжало гудѣть въ воздухѣ. Каждый поторопился во-свояси ожидать грядущаго. Было 2 час. дня. Городъ притихъ, но и грохотъ орудій скоро замолкъ, и до слѣдующаго дня ничего не было слышно. Жители опять всѣ понемножку повысунулись изъ своихъ убѣжищъ, а намъ стало даже какъ-то грустно. Неужели пройдутъ мимо? Почему замолкли? Что случилось?.. Ни газетъ, ни телеграммъ, и только невѣроятные слухи, передаваемые будто все знающими евреями. Къ сожалѣнію, многіе изъ этихъ слуховъ, относившіеся къ нашимъ людямъ, оправдались. Сколько ихъ перевѣшали, сколько перестрѣляли!..

Наша тарнопольская тюрьма была переполнена узниками, среди которыхъ находилось немало и русско-подданныхъ, схваченныхъ на пути ихъ возвращенія въ Россію или застигнутыхъ войною въ предѣлахъ Галиціи. Что пришлось пережить этимъ людямъ—трудно описать! Тюремное начальство постоянно грозило перевѣшать ихъ. Никто въ городѣ, а тѣмъ болѣе въ тюрьмѣ, не зналъ о побѣдахъ русскихъ войскъ. Воображеніе невольно рисовало самые невѣроятные ужасы...

Однако, едва я на слѣдующій день пришелъ на бывшее мѣсто моего служенія, въ банкъ, въ подвальныхъ помѣщеніяхъ котораго находились всѣ низшіе служащіе съ ихъ семьями, надъ городомъ опять загрохотало. И вдругъ раскатистое „ура!“.

— Чьи это?—спрашиваю служащего: онъ нѣмецъ, бывшій солдатъ.—„Наши“, говоритъ.—„Плохо“,—думаю—если „наши“ по-твоему, а не по-моему!!.

И съ трепетомъ сердца поднялся наверхъ, чтобы изъ окна пріемнаго зала взглянуть на улицу...


....онъ увлехъ меня въ автомобиль, и мы помчались по ликующимъ улицамъ Тарнополя къ тюрьмѣ, этому послѣднему воспоминанію австро-польскаго гнета.

— Пустите этого человѣка въ тюрьму,—сказалъ я сторожу:—а то сейчасъ придутъ казаки—и завтра вы тамъ будете сидѣть.

Онъ повелъ графа внутрь мрачнаго каземата; какъ добрый геній, открылъ всѣ кельи графъ, и вышли на свѣтъ Божій, благославляя Русскаго Царя и русскую армію тѣ, которые терпѣли въ ней страданія за русскую народность и вѣру отцовъ...

Со входомъ русскихъ войскъ въ нашъ городъ наступило точно Свѣтлое Христово Воскресеніе. Порядокъ образцовый, спокойствіе, радость на всѣхъ лицахъ. Каждый спѣшилъ проявить свои симпатій къ русскому воину. Въ разговорахъ солдатики каждый разъ спрашивали: „А до Вѣны-то далеко?".— Да верстъ 700—говорю. „Ну это ничего. Проѣхали больше тысячи, а это и пройти можно“.—Дай Богъ, дай Богъ,—слышится отовсюду.

— Освободивъ узниковъ, графъ уѣхалъ впередъ. Въ древній Галичъ“,—торопливо сказалъ онъ при прощаніи. Я его больше не видалъ...
Наши войска продвигались по Галиціи почти съ безпрерывнымъ боемъ. 9-го августа произошло лихое кавалерійское дѣло около станціи Плуховъ, между Злочевымъ и Зборовомъ. Девять нашихъ эскадроновъ въ конномъ строю атаковали двойное число австрійскихъ. Противникъ принялъ атаку, но, несмотря на двойное превосходство въ силахъ, не выдержалъ стремительнаго натиска нашей доблестной кавалеріи и былъ опрокинуть.

А 13-го августа разыгрался уже болѣе крупный бой у Злочева, о которомъ подробно разсказьшаетъ участникъ его, подпоручикъ Козловъ:

„Подъ Злочевымъ, около лѣса, насъ встрѣтила дивизія австрійскаго войска, сформированная изъ „босняковъ“.

Въ авангардѣ нашего полка былъ другой полкъ. Въ два часа дня мы получили приказаніе взять влѣво къ Злочеву.

Въ это время другой авангардный полкъ былъ уже въ „работѣ“, ибо черезъ нѣкоторое время мы уже встрѣчали раненыхъ, которые отправлялись на перевязочный пунктъ.

Вдругъ около канавы на опушкѣ лѣса усиленный отрядъ австрійской артиллеріи открылъ по насъ сильный огонь.

Австрійцы оказались окопанными.

Огонь ихъ причинилъ намъ незначительныя потери. Наша артиллерія и пулеметы очень мѣтко отвѣчали.

Мы тотчасъ же получили приказаніе перейти въ наступленіе. Завязался горячій бой, длившійся до сумерекъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ мы переходили въ штыки, но австрійцы отъ штыкового боя уклонялись.

Черезъ нѣкоторое время при незначительныхъ потеряхъ мы овладѣли окопами. Австрійцы ушли въ лѣсъ.

Съ особенной бодростью и мужествомъ наши солдаты преслѣдовали непріятеля. Благодаря густотѣ лѣса, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ стрѣльба производилась въ упоръ, и мы черезъ короткое время приблизились къ главнымъ непріятельскимъ силамъ на разстояніе 450 шаговъ.

Жаркій бой завязался и на другой опушкѣ лѣса, куда мы оттѣснили австрійцевъ. Тамъ по насъ открыли сильный ружейный и пулеметный огонь запасныя силы непріятеля. Черезъ нѣсколько минутъ весь полкъ былъ въ бою. Австрійцы стали наступать густыми колоннами, но по всей линіи встрѣтили ожесточенный отпоръ.

Мы съ большой поспѣшностью продолжали наступать. Непріятель сталъ прикрываться усиленнымъ пулеметнымъ и орудійнымъ огнемъ. Однако, несмотря на большую численность австрійцевъ, мы къ вечеру отогнали ихъ отъ Злочева на разстояніе 10 верстъ. Непріятель отступалъ, оставляя на мѣстѣ сраженія много раненыхъ и убитыхъ.

Съ наступленіемъ сумерекъ бой прекратился. Съ большимъ урономъ для австрійцевъ, мы отогнали ихъ на далекое разстояніе. Отступая, австрійцы почти ничего не успѣли разрушить на пути“...

Вслѣдъ за этимъ боемъ, счастливо, какъ и предыдущіе бои, окончившимся для насъ, наши войска столкнулись съ арьергардными отрядами австро-венгерскихъ войскъ, имѣвшихъ артиллерію и питавшихся задержать наше наступленіе на г. Сереть, въ районѣ Тарнополя и Чорткова, въ 38 верстахъ отъ нашей границы, къ западу отъ Волочиска.

Батарея наша расположилась на опушкѣ лѣса. Мѣста по фронту было немного, и потому между орудіями интервалы были всего по 20—25 шаговъ. Сзади, въ полуверстѣ за горкой, расположился нашъ резервъ.


Съ ранняго утра загрохотали австрійскія орудія. Они искали насъ уже второй день, но тщетно. Снаряды ихъ рвались то далеко въ сторонѣ, то впереди насъ за лѣсомъ, и тогда было хорошо слышно, какъ ломались вѣтви, срывались листья. Солдаты говорили, что „австріяки по тетеревамъ стрѣляютъ“.

Начиная отъ станціи Каменки, по обѣимъ сторонамъ желѣзно-дорожнаго полотна окопы, слѣды шрапнелей и огромныя, наполненный болотной водой воронки - результатъ паденія нашихъ гаубичныхъ снарядовъ. Здѣсь шелъ упорный бой. Наши наступали по линіи дороги, а австрійцы подъ нашимъ натискомъ отходили, на каждомъ шагу строя новые окопы, прячась за настиломь полотна, за небольшой сосновой рощей, за хатами, перекапывая иногда даже совсѣмъ открытые крестьянскіе дворы. Станціонное зданіе, простая изгородь — все служило для нихъ прикрытіемъ, и не дешево они уступали намъ каждую пядь земли.

Интересно, между прочимъ, отмѣтить, какъ отзываются наши воины о своихъ противникахъ — австрійскихъ славянахъ. Вотъ, напримѣръ, отзывъ о нихъ одного нашего офицера, участвовавшего въ сраженіи подъ Равой-Русской, гдѣ противъ нашихъ войскъ были выставлены полки, наполовину состоявшіе изъ славянъ:

„Часто говорили, что свои братья—славяне не стрѣляютъ. Не вѣрьте этому. Стрѣляютъ, какъ умѣютъ, и сдаются въ плѣнъ только потому, что чувствуютъ себя безсильными въ нѣкоторыхъ случаяхъ. Да къ тому же, измученные частыми переходами, голодовкой, они теперь знаютъ отношеніе русскихъ къ нимъ, не боятся насъ и идутъ въ плѣнъ какъ на отдыхъ!

Жизнь въ австрійскихъ войскахъ тяжелая, но когда врагъ надвигается, осыпаетъ васъ пулями и снарядами — трудно удержаться, чтобы не отвѣтить на выстрѣлъ выстрѣломъ, и наши невольные враги, все тѣ-же галичане, чехи, словаки упорно, а подчасъ и очень мѣтко, обстрѣливаютъ нашихъ и наносятъ тяжелый уронъ. Такъ дрались они и подъ Равой, и много русской крови было пролито на болотистыхъ равнинахъ и песчаныхъ холмахъ, окружающихъ этотъ городокъ".
Подвигаясь далѣе по Галиціи, наши кавалерійскія части имѣли нѣсколько столкновеній въ районѣ Бѣлжеца, который упорно оборонялся непріятельской пѣхотой. Результатомъ боевъ было очищеніе отъ австрійцевъ всего названнаго района. Желѣзная дорога во многихъ мѣстахъ нами была разрушена.

Въ томъ же районѣ у Нароля наша кавалерія атаковала конную часть противника и приняла атаку въ сомкнутомъ строю. Произошла рубка, продолжавшаяся нѣсколько минутъ.

Въ результатѣ лишь нѣкоторымъ австрійскимъ кавалеристамъ удалось ускакать, остальные были нами переколоты и изрублены.

Въ этихъ первыхъ стычкахъ особенно отличилась одна рота, о которой разсказываетъ солдатъ изъ этой роты, по прозвищу „Чайка“. Перескакивая съ позиціи на позицію, рота Чайки близко подобралась къ непріятелю и насѣдала на него. Связь съ главными силами увлекшейся въ пылу наступленія части была давно уже утеряна. Въ послѣднее прибѣжище ея австрійцы палили изъ орудій. Однако, рота задалась цѣлью добраться до штыковъ. Для этого нужно было заставить австрійцевъ выйти изъ окоповъ. Въ ротѣ, значительно потаявшей отъ непріятельскаго огня, изъ офицеровъ оставался только штабсъ-капитанъ В. Онъ обратился къ солдатамъ:

— Надоѣло такъ мухъ ловить. Все равно возврата намъ нѣтъ. Выведемъ пулеметы на прогалину и поработаемъ. Кто за мной?...

Подъ огнемъ выкатили три пулемета и стали засыпать |встрійцевъ фланговымъ огнёмъ, вдоль окоповъ.

— Повскакали съ удобныхъ мѣстъ и удирать... — разсказываетъ Чайка: -  А пули косятъ. Повернули ихъ колоннами и пустили противъ насъ. Много ихъ тутъ полегло. Прямо въ упоръ стрѣляли. Вдругъ вскинетъ руками, упадетъ на спину, и голова на ранцѣ, какъ на подушкѣ лежитъ.

Но и отъ отважной роты осталось всего 15 человѣкъ. Пулеметчики наши легли. Простые солдаты ихъ смѣнили. Ночью подоспѣлъ полкъ, разыскавщій увлекшуюся роту.

— Узналъ командиръ, какихъ мы дѣловъ надѣлали, и говорить: „Давно не спали?“ — Такъ точно, третьи сутки! — „Давно не ѣли?“ — Такъ точно, почитай столько же! — „Молодцы ребята, отправляйтесь отдохнуть!“ А штабсъ нашъ-то говорить: „Такое здѣсь расчудесной мѣсто, что просто жаль уходить!“ Задоръ взялъ — и остались. Къ лѣвому флангу и пристали.

Задору своему Чайка обязанъ и двумя ранами. Увлекся, выбѣжалъ изъ лѣсу—и прямо на австрійскіе окопы. На ходу стрѣлялъ.

— Точно ополоумѣлъ, пру и пру и что со мной было — ума не приложу. Въ 400 шагахъ дую и дую. Вдругъ въ ногѣ заскребло. „Готово!“ думаю. Опустился на колѣно. A тутъ и грудь вдругъ ожгло и поползло теплое подъ рубахой. Опрокинулся я и лежу; кругомъ все ходуномъ заходило. „Доканаютъ теперь!“ подумалъ — и поползъ, до лѣсу добрался, забылся. Просыпаюсь — собака меня лижетъ, лижетъ и воетъ. На ея вой санитары пришли и взяли меня...

Послѣ дѣла у Нароля серьезное столкновеніе произошло лишь вначалѣ августа, когда наши войска выбили австрійскій батальонъ изъ Равы - Русской, находящейся въ Галиціи, въ 20 верстахъ къ югу отъ границы Люблинской губерніи и составляющей желѣзно дорожный узелъ главной линіи изъ Кракова во Львовъ и отвѣтвленія на Сокаль.